Любимый ястреб дома Аббаса - Страница 93

Путь наш был, действительно, недолог, причем большая часть его прошла, после прощания с верблюдами, на лодках по широкому каналу среди пальм. И завершилась там, где канал соединялся с большой и спокойной рекой.

— Это будет здесь, — сказал мне Мансур, выбираясь по песчаной крутой тропе на высокий берег.

— Что будет здесь? — попытался я отогнатьот лица облака пыли.

— Да город же, — раздраженно сказал он. — Тот самый город. Мадинат ас-Салам. Город всеобщего спокойствия.

И для этого он привез меня именно сюда, вместо того чтобы спокойно поговорить во дворце?

Я с удивлением посмотрел на него и начал оглядывать равнину.

Она никоим образом не была пустынной. Савад, черная земля, нуждался лишь в тонких струйках воды, чтобы расцвести зеленью. А воды тут было сколько угодно — щедрой ширины сверкающая лента справа от меня, там, где на берегу стоял полуразрушенный замок, а от него реку пересекала цепочка скрепленных вместе лодок.

И еще эта вода поблескивала на всей бескрайней равнине тонкими слюдяными нитями среди зелени деревьев, между которыми виднелись невысокие квадраты домов.

Для тех, кто был там, внизу, мы, наверное, казались двумя возникшими на холме игрушечными фигурками, с которых теплый ветер напрасно пытался сорвать одежду.

— Отсюда по реке — всего ничего до бывшего аль-Мадаина… Ктесифона, — показал рукой направо и назад Мансур. — Город царей… груды камня. Отличного камня. Погрузить на лодки — и сюда. А еще вниз по реке — Басра. А это — море. Весь мир. Так, а вот если по этому каналу пройти до Балиса — то оттуда совсем близко до Дамаска, Антиохии, Иерусалима. Через Евфрат, конечно. А если на север… да ведь вы там были, Маниах. В общем, вот он — перекресток мира.

Ветер бросил нам в лицо новую порцию пыли.

— Реки — это хорошо, — сказал я. — Но есть еще люди. Которые будут строить.

— Люди? — хрюкнул носом Мансур. — От них отбоя не будет. Вот представьте себе: ты живешь здесь, строишь город. За эту работу мы платим, — с мрачной решимостью признал он. — Дирхем за… двенадцать дней. Хватит, — протянул он ко мне костлявую руку, хотя я вслух и не возражал. — Но вот стройка закончена. Получаешь тут бесплатно землю — а эта земля чистое золото, она будет тебя кормить всю жизнь. Потому что здесь будет огромный город, и здесь будет жить повелитель правоверных, эмиры, кади, писцы и вообще самые богатые люди в мире. Им ведь надо будет есть. И некоторым — есть хорошо, — добавил он с легким неодобрением. — На рынки города можно будет донести товар хоть пешком. Вот сюда, сюда и сюда.

Я проследил за его рукой, указывавшей в пустоту, на равнину с игрушечными домишками и зелеными кронами.

— Круглая крепость шириной в треть фарсаха. Четверо ворот — на Дамаск, на Хорасан — это уже в ваши края… От ворот идут улицы. Вдоль каждой улицы — рынки. Над дворцом предлагают возвести купол, зеленый купол, мы посмотрим. Пока хватит. А дальше все начнет расти само… Надо только начать. Ничего сложного, Маниах. Все сложное можно поделить на много простых… кирпичей. Кирпич — это вот (тут он рубящими движениями показал нечто довольно объемистое) два человека его поднимают. От этих ворот (он снова ткнул рукой в пустоту) до тех стена — сначала один слой, всего сто шестьдесят две тысячи кирпичей. Дальше стена кверху сужается, так что слои повыше — это уже сто пятьдесят тысяч кирпичей, а на верхушке и вовсе сто сорок тысяч. А что такое кирпич? Земля, глина… Они ничего не стоят. Еще, правда, кроме стены, есть башни — получается, что их триста шестьдесят штук.

Я посмотрел на него искоса. Люди, которые хотят построить дом, или дворец, или город, и говорят об этом захлебываясь, встречаются намного, намного чаще, чем те, которые действительно начинают это делать. А вторые редко доводят дело до конца. Разница между прочими людьми и этим человеком была в том, что у этого все может получиться.

Как, вы говорите, он будет называться, ваш город? — прервал я, наконец, молчание.

Мадинат ас-Салам, — повторил он мне, по слогам, как идиоту.

М- да, — покрутил головой я. — И вы хотите, чтобы такое название повторяли по всему миру… Хоть бы покороче, что ли. А сейчас вот это все как называется?

— Никак, — угрюмо ответил Мансур.

— Но вот хотя бы у той деревушки, ближайшей к нам, есть ведь какое-то название? — не унимался я.

— А… — равнодушно сказал он, пытаясь закрыть лицо от пыли, — эта деревушка… Тут был какой-то храм, в котором стоял идол… их бог… и деревушка поэтому называется — божий дар, богом данный. Багдад.

— Вот это куда проще выговорить, — заметил я. — Вот увидите, так его и будут все именовать.

Мансур посмотрел на меня и снова, без малейшего выражения, повторил:

— Город будет называться Мадинат ас-Салам.

Я не стал спорить.

Потому что мне предстоял разговор на куда более серьезную тему.

На берегу, у кромки воды, для нас уже расстилали ковры и пытались соорудить навес от солнца — он все вырывался из рук лодочников, грозя улететь к сверкающей воде.

— Вас надо сейчас подкормить, Бармак напомнил, — с кривой улыбкой сказал казначей дома Аббаса.

Харисса из зерна, не самый свежий хлеб, вода из Тигра — и еще что-то, специально предназначенное для выздоравливающего ветерана, подумал я. Может быть, даже нечто со слабым запахом мяса.

Я ошибся лишь в одном — вместо скучной хариссы был доставленный откуда-то неподалеку легкий плов с фруктами, по большей части сухими.

Под эту еду мне предстояло договориться с будущим повелителем трети мира о судьбе моей страны. Потому что больше никто здесь, на голом берегу реки, в трех неделях пути от Самарканда, сделать этого за меня бы не смог.