Любимый ястреб дома Аббаса - Страница 48

К оглавлению

48

Я тряхнул головой и начал набрасывать бессвязные слова на клочке папируса:


Покажи мне, дай мне след,
Прекрасной женщины найти… на земле бестелесный след,
Искать в городах, на улицах неспящих,
Запах теплой кожи, забытый запах… голоса неслышный звук
Торговец, что продавал ей абрикос… цвета сияющих волос…

И тут я вспомнил, что мне незнаком запах кожи сегодняшней, взрослой Заргису, я попросту никогда не подходил к ней настолько близко. Что же за странная вещь происходит со мной, что это за погоня за женщиной, чья обнаженная кожа никогда не соприкасалась, не прижималась так, чтобы слиться с моей если не навсегда, то хоть на мгновение?

Зачем, кого и что я на самом деле ищу?

«На улицах неспящих», — беззвучно прошептал я. И все стало очень просто.


Ищу следы ее ноги средь пыли городов неспящих,
В лиловой дымке вечеров ловлю я аромат, летящий
Вдоль улиц, галерей, садов, бесчисленных дворов.
Скажи мне, где она, о ветер мой, ты, флейтою свистящий
Средь гордых тополей, средь башен, в небесах парящих,
О ты, несущий дым углей тандуров и костров.
Кто абрикос ей в руку положил, нектар и мед сочащий,
Цвета волос ее, как розовый металл звенящий?
Кто цвета янтаря ей подал дымный плов?
Кто ей хоть раз давал приют от бурь и демонов грозящих,
Убежище, где в виноградных и айвовых чащах
Над головой кружатся птицы бирюзовых снов?
Хоть что-то мне скажи: любое имя мне шербета слаще,
И сладки имена дорог, где средь небесных стрел палящих
Остался след ее в пыли неспящих городов.

«Вот так, дорогой мой», — сказали, положив кисть. И мне показалось, что Заргису заглянула через мое плечо, прочитала еще мокрые строки и неуверенно улыбнулась.


ГЛАВА 11
Слеза Мансура

Утро — не время для поэзии. Утро — время, когда к тебе приходят люди, чтобы тебя раздражать. Так что на следующее утро я был неприятно поражен, увидев у подножия лестницы Юкука. Мне как-то не приходило в голову, что новая, совсем новая жизнь начнется так быстро.

— Отличный дом, — сказал Юкук после быстрого поклона. — Наверх, к вам, идет только один путь. Три смены часовых в ночь — и можно спать спокойно… Вы сказали, что вам позволено держать десять чакиров?

— Кроме вас, Юкук, получится девять. Еще двух Ашофте позволяет забрать из больницы хоть завтра. И сами они согласны. Евман и Кеван: первый — бывший писец, а потом пехотинец, а второй… кстати, Кеван признавался, что с мечом у него не очень получается. И остается, значит, еще пять. Из моих пациентов их можно набрать за неделю.

— То есть вас будут охранять те, кого вы сами лечили, да еще и руками, — уточнил Юкук. И по его лицу было видно, что сама идея ему очень нравится. — Тогда, с вашего позволения, я начну с ними работать уже завтра, — завершил он, без удовольствия глядя на моих чакиров, сидевших на корточках в тени. — Принесу крепкие палки. Не такое уж плохое оружие для начала… Теперь так: с вашего позволения, какое-то время я буду проводить в той же больнице. Меня там знают.

Тут я позволил себе гадко улыбнуться, сразу же этого устыдившись, а Юкук даже щекой не дернул. И продолжил:

— Больница — очень хорошее место, потому что там всегда лежит множество раненых. То есть солдат. Им делать нечего, разве что поговорить. Побеседуешь с одним, с другим — и узнаешь массу интересного. Тут дело в том, — и он уперся глазами в мое лицо, — что я и раньше слышал про эту женщину немало. В том числе в больнице. И все сводится к такой картине. Она появляется верхом. Иногда с закрытым лицом, иногда нет. Не одна. С ней — одна и та же группа людей. Человек пять, мужчины. С оружием. У одного очень длинный нос. Он хорошо стреляет из лука. В чьих-то армиях эта компания не состоит. Как-то сама по себе. Дальше идут всякие истории. Вы их знаете. Про то, что они часто оказываются на поле боя, и дальше — вот это все, про раненых. Мужчин. Некоторые больные мечтают, чтобы в следующем бою им перед смертью явилась эта женщина и их оседлала. Ее имя, вроде как, Гису, но есть еще кличка — «утешительница». Сейчас мне просто надо долго, долго говорить с ранеными, чтобы услышать от них мелочи, пустяки. И сравнить. И найти тех кто ее на самом деле видел. Узнать, где, когда. Это долго, но… ничего не сделаешь.

— Недели через две я получу что-то из Самарканда, — сообщил ему я.

— В самый раз, — кивнул он и, бросив еще один недобрый взгляд на бездельничавших Нанивандака, Махиана и Авлада, ушел.

Дальше меня этим утром раздражал, конечно же, Бармак. Хотя его умение находить хорошие рестораны было достойно уважения. Но за едой Бармак начал говорить о том, в чем я ничего не понимаю — об оружии. Интересовался, как и чем я собираюсь вооружать мою маленькую гвардию. И потом добавил:

— Не пренебрегайте этим, милый мой дружочек. Потому что приближаются очень серьезные события. И чтобы вам в них разобраться…

Тут он начал извергать на мою голову поток имен, в которых по большей части присутствовали «Абу», «Али», «аль» и тому подобное.

Мне пришлось выслушать, что дом Аббаса скоро переберется целиком из одного места в другое — названия этих мест мне, как я понял, знать не полагалось (да я и не хотел). Что в доме этом — несколько людей одного поколения, постарше, и несколько — из поколения более молодого, то есть Мансур и его братья.

И еще — что бунтовщики халифата вовсе не ограничиваются потомками Аббаса, двоюродного брата пророка. Был еще зять пророка, Али, и его потомство. И между этими двумя бунтующими кланами «все сложно, сложно».

48