Любимый ястреб дома Аббаса - Страница 63

— Абу Муслим заставил Хашима пообещать, что ее отдадут мне, — начал было я и замолчал, поняв, что это ничего не стоит — как и многие обещания в этом мире.

Иранским принцам надоел Абу Муслим, повторил я, и в моей памяти всплыло безмятежное лицо старого Бармака в венчике чистых снежных волос. А ведь это даже не принц, это — повыше… И поумнее.

Мне стало не по себе.

Юкук, — сказал я. — Так, выкладывай все, что известно об Абу Муслиме. И Хашиме.

— Ну, — пожал он плечами, — это такие два дружка. Молоды и беспощадны. Абу Муслим… родом то ли из Исфахана, то ли из деревни Сакад, возле Куфы. Бывший раб, и в армиях его множество рабов, бывших и не очень. Сначала он сообщил им, что восставать можно, потому что они угнетены. Потом оказалось, что этак недолго и поссориться с обожающими его принцами Ирана. Если все угнетенные восстанут… Так что рабы Абу Муслима, может, сегодня и свободны, но живут в здоровенном лагере в поселке Шаввал, недалеко от дороги на Рей. Неплохо охраняемом. Так, что еще. В какого пророка верит полководец? Тут никаких странностей. Боевой клич — «О, Мухаммед! О, получивший помощь Бога!» И что-то насчет того, что власть должна перейти от узурпаторов к семье пророка. Все обычно, в общем. Что еще? Убивает людей не тысячами. А больше. Причем своих, поскольку людей Насра ибн Сейяра тут уже не осталось. Знаете, сколько он уже уничтожил бывших соратников? Говорят, тысяч тридцать. Проверить не могу.

Я вспомнил свой разговор с мальчиком, по скуле которого ползла слеза, и понял, что сделать из него просвещенного эмира уже вряд ли удастся. Что ж…

— А вот этот самый Хашим — личность поинтереснее, — продолжал Юкук. — Он местный, из какого-то села между Мервом и Балхом. Сын военного. Сам красил с детства ткани — и вдруг увлекся науками, видимо, хотел лучше красить. О нем говорят, как о колдуне, потому что опыты, которые он ставит, — это попросту волшебство. Хотя оно и стоило ему большей части лица… Глава тайной службы Абу Муслима. Убивает также без разбора. Да, еще — без новой женщины хотя бы раз в день не может. Или чаще. Вот такой человек. Но сер, историю с убийцами, которые режут и наших, и ваших, это само по себе не проясняет. У вас получается — за всем стоит Хашим. Но Хашим ведь может убить кого угодно и просто так, открыто, и убивает, зачем же ему покровительствовать тайным убийцам? Но вот эти ваши друзья, благодаря которым у нас теперь лучшие кольчуги во всем Мерве, — а вы сами-то точно знаете, чего они добиваются, зачем сюда ездят?

— Я знаю только то, что они мне говорят, — признал я (и Юкук кивнул с одобрением). - Впрочем, среди того, что они говорят, есть нечто… они очень хотят, чтобы я разобрался с историей насчет этих убийц. Они им… как мне было сказано… они им мешают, все путают. Но это то, что они говорят, — довольно беспомощно завершил я.

— Хорошо, думаем дальше. А теперь возвращаемся к вашей женщине, — равнодушно проговорил Юкук. — Мы только что выяснили, что искать ее надо с предельной осторожностью, то есть хорошо понимая все, что происходит вокруг. Но кое-что узнали и о ней самой. Что она не тень — ее видели, видели, что ее сопровождают люди, один с длинным носом, что зовут ее именно так, как вы сказали, поскольку на это имя все как-то откликаются. Но теперь ясно и еще кое-что.

Тут Юкук печально и глубоко вздохнул. И у меня снова сжалось сердце. Я молчал, ожидая продолжения.

— Она безумна, господин. Она сегодня совсем не такой человек, как была в те дни, когда вы росли вместе. С ней что-то произошло. Что неудивительно: со всеми нами что-то произошло в эти годы… Вообще, вокруг нас слишком много безумия. Проповедник безумен, говорите вы. Вот эти убийцы, которые жаждут смерти, — а они нормальны? А ваша женщина… Вы знаете, что сказала мне та старуха в Сафизандже, а другие подтвердили? Что ваша женщина прыгала на раненых, и потом добивала их, минимум четыре раза подряд. Это нормальная женщина? Я слышал, такие — ненасытные — есть, но их считают больными… А эта еще и жестока без меры. Любит кровь, любит оружие. Говорят, пытает захваченных.

— Разговоры, Юкук, это одни разговоры. Где она их захватывает? Зачем пытает? Я знаю цену таким разговорам. Есть такой персонаж — Ястреб, про него тоже много разговоров, но я знаю, кто и зачем эти слухи распространяет и как это делается… Мы уже слышали разговоры о том, что она насилует беспомощных воинов на поле, а сейчас выясняется, что она их, видите ли, утешает. И даже удар кинжалом, оказывается, — это последняя милость, она отправляет их в рай. Я не говорю, что это хорошо. Но это не то, что насладиться умирающим против его воли и затем добить его.

Юкук замолчал. Я начал, наконец, различать вокруг себя привычные звуки площади мервской крепости, пустевшей к ночи.

— Вы забываете, что я лекарь, Юкук, — сказал я наконец. — Пусть и начинающий. А есть кое-кто в этом искусстве посильней меня, и его вы тоже знаете. Больных лечат, Юкук. У каждого человека в этом страшном мире должен быть шанс. Например — шанс выздороветь. И я сначала дам ей этот шанс. А потом уже — все остальное.

— М-да, — произнес он мрачно. И пошел учить чакиров конному бою на мечах.

После этой беседы я задумался и сел писать письмо в Самарканд. Никакой поэзии — на вид краткие наброски какого-то торгового документа, отдельные строки вкривь и вкось, вроде бы без всякой связи.

Потом я завернул в этот папирус, как во что-то ненужное, несколько слипшихся сушеных фиников. И вручил курьеру в больнице.

Я лишь надеялся, что мой первый опыт нестихотворного шифрования письма удался. В целом, как мне показалось, получился очень краткий (без имен, естественно), но ясный рассказ о том, к каким выводам мы тут пришли. Была еще просьба поменять маршрут почты — больница, по которой ходят вербовщики и кто угодно еще, мне стала нравиться несколько меньше, чем раньше.